НОВЫЙ ХОЗЯИН

Рабрак Има был сыном сельского бугая из провинции Сюэн. Став сторонником клана Кровавые в Юнис, он получал ежегодное жалованье в три тысячи дзинов. Он являлся комендантом крепости Мидадзуя, расположенной на реке Тэною. В те времена эта река распадалась на два рукава — Большую и Малую Тэною. Дом Има находился на берегу Большой Тэною, в нескольких десятках километрах к востоку от Мидадзуя.
Има возвращался из соседнего замка Хикума, в котором встречались приверженцы Кровавых. Влиятельные орки провинции постоянно проводили такие встречи, чтобы укрепить власть и предотвратить вторжение соседних кланов.
Има на скаку обернулся.
— Тирох! — окликнул он одного из своих спутников.
Гант Тирох, старый воин с длинным топором, поспешил к господину.
Вдоль дороги тянулась аллея деревьев, а за ними простирались поля со щеяй.
— Не раб, и на слабого шамана не похож, — пробормотал Има.
Тирох, посмотрев в ту же сторону, что и его хозяин, увидел ярко-желтые цветы горчицы, зеленые всходы ячменя, щеявые поля. Но орка не заметил.
— Что-нибудь подозрительное?
— На тропе, возле поля, какой-то орк идет, шагает, как цапля. Интересно, куда он направляется?
Тирох разглядел путника, бредущего вдоль поля.
— Выясни, кто такой.
Тихор поскакал по узкой тропе. В провинции существовал неписаный закон: не оставлять без внимания ничего, что казалось подозрительным. Живя в постоянном страхе за безопасность своих границ, местные правители особенно остерегались людей со стороны.
— Утверждает, что он продавец иголок из Ванга. Одет в тряпье, порядочно перепачканное. Вот почему вам показалось, будто он похож на цаплю. Роста маленького, а лицом — вылитый эльф! — доложил Тирох.
— Ха-ха-ха! Значит, не цапля, а орк-эльф!
— И говорящая к тому же! Кого угодно заболтает. Я его допрашивал, а он все пытался вывернуть разговор наизнанку. Выспрашивал меня, кому я служу, а когда я назвал ваше имя, так он нагло поглядел в вашу сторону. Говорит, что остановился на постоялом дворе в городе, а сейчас идет к пруду, собирать ракушек на ужин.
Има заметил, что Кагон не пошел к пруду, а направился по дороге, обогнув остановившихся всадников.
— Не показался он тебе подозрительным?
— Вроде бы нет.
Има тронул поводья.
— Не следует винить бедняков за дурные манеры. Поехали! — кивнул он своим спутникам.

Они быстро нагнали Кагона. Поравнявшись с ним, Има испытующе посмотрел на юношу. Кагон, уступив им дорогу, вежливо опустился на колени в тени деревьев. Их взгляды встретились.
— Стойте! — Има сдержал громмамонта и, обернувшись к спутникам, приказал: — Приведите его сюда! — и вполголоса, обращаясь к самому себе, добавил: — Какой-то он чудной… ничего подобного прежде не видел.
Тирох, расценив приказ как очередную причуду господина, подъехал к юноше:
— Эй! Продавец иголок! Мой господин хочет поговорить с тобой. Следуй за мной!
Има сверху вниз посмотрел на Кагона. Он не мог понять, что привлекает его в низкорослом неопрятном парне в грязных лохмотьях. Не сходство же с зеленым эльфом. Он долго вглядывался в лицо Кагона, но так и не сумел определить свои ощущения. Нечто расплывчатое, завораживающее взгляд. Ну конечно, глаза! Недаром их называют зеркалом души. В этом невзрачном орке не было ничего примечательного, но взгляд его искрился смехом, непосредственностью и таил в себе… Что? Несокрушимую волю или знание чего-то неведомого?
«Он по-своему обаятелен», — подумал Има, чувствуя, что чудаковатый на вид юноша ему нравится. Рабрак Има не заметил под дорожной грязью салатовые уши Кагона. Не сумел он проникнуть и в то, что в морщинах на лбу юноши, придававших ему старческий облик, залегли знаки великих свершений, которые предстояло Кагону осуществить в грядущем. Има не был столь проницательным, он просто ощутил симпатию к Кагону и неясное предчувствие незаурядности юноши.
Не сказав ни слова юноше, Има повернулся к Тироху.
— Приведи его к нам! — распорядился он и, тронув поводья, помчался вперед.
***
Главные ворота, обращенные к реке, были открыты, и несколько соратников дожидались Има. Неподалеку от ворот паслась стреноженный громмамонт, видимо, прибыл какой-то важный гость.
— Кто приехал? — спросил Има, спешившись.
— Посол из Пасума.
Има прошел в сад. Пасум был столицей владений клана Кровавые, поэтому гонцы часто наведывались к Име. Погруженный в размышления о встрече в крепости, Рабрак забыл о Кагоне.
— Куда это ты собрался? — окликнул Кагона гоблин-привратник, когда тот хотел войти вслед за спутниками Имы.
Кагон с головы до пят был покрыт грязью. Грязь покрывала и его лицо, раздражая кожу. В ответ на грозный окрик юноша поскреб щеки, и привратник воспринял его жест как намеренную издевку. Он рванулся вперед, чтобы схватить нахала за шиворот.
— Я продавец иголок, — пояснил Кагон, отпрянув в сторону.
— Бродячих торговцев сюда не пускают. Кто тебя звал? А ну, проваливай!
— Сначала справься у своего хозяина.
— Зачем?
— Я здесь по его приказу. Меня привел бугай, который только что вошел в ворота.
— Мой господин никогда не привел бы оборванца вроде тебя.
В это мгновение Тирох, вспомнив о Кагоне, вернулся к воротам.
— Он с нами, — сказал он привратнику.
— Воля ваша.
— Пошли, эльф!
Привратник и служивый люд у ворот разразились хохотом.
— Откуда он взялся? В белом тряпье и с коробом, обмотанном соломой! Не Серег ли послал нам этого зеленого, безклыкастого, то ли эльфа, то ли орка?
Насмешки обожгли слух Кагона, но к семнадцати годам он притерпелся к издевательствам. Досаждали они ему или он привык к ним? Он неизменно краснел, слыша нелестные отзывы о своей внешности, а уши у него становились пунцовыми. Они-то и выдавали обиду, но внешне Кагон не давал волю чувствам. Он оставался невозмутимым, словно при нем оскорбляли гоблина. Именно в такие минуты он выглядел обескураживающе обаятельным. Его сердце походило на цветок, стебель которого обвился вокруг ствола дуба, поэтому никакая буря его не страшила. Кагон не выказывал ни высокомерия, ни подобострастия в те минуты, когда его высмеивали.
— Эй, эльф, тут есть пустое стойло, обожди в нем, чтобы людей не пугать, — сказал Тирох и тут же удалился.

Вечером из кухни потянуло запахом ужина. Из-за деревьев выглянула луна. Переговоры с посланцем из Пасума завершились, в ярко освещенном доме готовили пир для гостя, слышались звуки барабана и флейты, собирались даже дать представление шаманы.
Клан Кровавые из Юниса был влиятельным и могущественным семейством, известным и просвещенностью. Кровавые тонко чувствовали духовную связь с природой, любили музыку и танцы, обажали столичную роскошь — украшенные драгоценными камнями топоры для бугаев и узорные одежды для женщин. Има был человеком грубоватым и неприхотливым, но его дом выделялся богатством среди убогих жилищ бугаев в Рахише.
«Шаманское представление так себе», — думал Кагон, лежа на соломе в углу пустого стойла. Он любил музыку и спецэффекты шаманов, хотя и не понимал их, но его увлекал призрачный мир сновидений, которые они пробуждала в его душе. Он забывал обо всем, слушая музыку, но сейчас его мучил голод. «Раздобыть бы горшок да разжиться огнем», — тоскливо думал он.
Засунув пожитки под мышку, Кагон вышел из стойла и направился в кухню.
— Прошу прощения, но не одолжите ли мне горшок и жаровню? Есть хочется.
Повара изумленно уставились на него.
— Ты откуда взялся?
— Вождь привел меня сегодня с собой. Мне нужно сварить ракушки, которые я собрал в канаве на поле.
— Из канавы?
— Говорят, они очень полезны для желудка, поэтому я каждый день ем их. Живот никогда не болит.
— Их едят с помидорной пастой. У тебя есть?
— Да.
— А щея?
— И щея есть, спасибо.
— Горшок и жаровню найдешь там, где едят работники. Стряпай там.
Кагон сварил щею, ракушки и после ужина отправился спать. Комната, где спали работники, оказалась уютней пустого стойла, поэтому Кагон задержался здесь до полуночи, пока не вернулись после трудов ее постоянные обитатели.
— Ты, свинья! Кто разрешил тебе разлечься здесь?
Кагона разбудили и, изрядно помяв, вышвырнули во двор. В стойле он обнаружил громмамонта гостя из Пасума. Грозный зверь не обрадовалась его появлению.

Барабаны умолкли, луна начала бледнеть. Кагон теперь уже не хотел спать. Он готов был работать или забавляться, только бы не сидеть без дела.
«Почищу-ка стойло, а там, глядишь, и солнышко взойдет», — решил он и принялся чистить стойло, сгребать сухие листья и солому.
— Кто здесь?
Кагон отставил метлу и огляделся по сторонам.
— Ты, продавец иголок?
Юноща сообразил, что голос доносится из уборной на углу веранды главного дома. В окошечке он разглядел лицо Има.
— Это вы, мой господин.
Гость из Пасум оказался большим охотником до крови крюкорога, и Има поневоле перебрал лишнего, но сейчас он почти протрезвел.
— Рассвет скоро? — спросил он устало.
Кагон открыл ставни от дождя и посмотрел на бледнеющую луну.
— Петух еще не кричал, так что придется немного подождать рассвета.
— Послушай, торговец… Нет, лучше называть тебя эльфом… Почему ты подметаешь среди ночи?
— От нечего делать.
— Не лучше ли поспать?
— Я выспался. Не могу без дела.
— обуви здесь нет?
Кагон быстро отыскал пару новых ботинок и ловко поставил их так, чтобы Име оставалось лишь вставить в них ноги.
— Вот они, мой господин.
— Когда же ты успел выспаться и при этом узнать, где что лежит?
— Простите меня, господин.
— За что?
— Ваши подозрения напрасны. Я слабый шаман, даже во сне слышу всякие звуки в любом доме и могу догадаться, где находятся разные вещи, представить размер помещений, предположить, где оросительные канавы, где горит огонь.
— Хм. Понятно.
— Я еще с вечера заметил, где стоит обувь. Я подумал, что она может кому-нибудь понадобиться.
— А я о тебе совсем забыл. Извини!
Кагон рассмеялся в ответ. Он был юнцом, но не питал к Име особого почтения. Рабрак поинтересовался, чей он сын, откуда родом, не собирается ли поступить к кому-нибудь на службу. Кагон поспешил уверить его в том, что мечтает о службе. Он возлагает большие надежды на будущее и с пятнадцати лет скитается по Темнатутусе.
— Два года ты странствуешь, желая поступить на службу к бугаю?
— Да.
— Так почему же ты до сих пор торгуешь иголками? — Подозрения вновь шевельнулись в душе Ими. — Два года не можешь найти себе господина! Ты, верно, вздорного нрава.
— Как и у любого, у меня есть достоинства и недостатки. Сначала я думал, что смогу служить любому бугаю, пусть даже захудалому, но, пожив среди орков, я начал смотреть на мир иначе.
— Иначе? Как это?
— Я присматривался к разным воинам — к хорошим, плохим, к правителям огромных провинций, к хозяевам крошечных имений — и понял, что необходимо правильно выбрать себе господина. А до той поры я решил торговать иголками, не успел оглянуться, как пролетело два года.
Има понял, что юноша не глуп, хотя и странноват. В словах Кагона была истина, но звучали они вызывающе. Не вызывала сомнений лишь явная незаурядность юноши. Има решил взять любой ценой его на службу.
— А ко мне на службу пойдешь?
— Благодарю вас, мой господин. Я попробую. — В голосе кагона не прозвучало ни радости, ни признательности.
Има был разочарован равнодушным ответом, потому что ему и в голову не приходило, что он мог показаться недостаточно внушительной и важной особой для убогого странника в жалких лохмотьях.

Подобно бугаем из других кланов, воины Рабрака постоянно упражнялись в верховой езде. Рано утром они с топорма, мечами и копьями отправлялись в чистое поле, по одну сторону которого стояли щеявые амбары.
— Пошел!
Копье ударялось о копье, меч о меч. Рано поутру все, включая худородных воинов, ведавших кухней, и простых стражников, бросив дела, мчались в поле, а возвращались оттуда раскрасневшимися от изнурительных упражнений. Вскоре все узнали, что Кагона взят на службу, но даже конюхи смотрели на него свысока.
— Эй, эльф! Каждое утро, когда мы выгоняем громмамонтов на выпас, будешь чистить стойла. Навоз собирай в корзину.
Кагон убрал в конюшне навоз и тут же получил распоряжение: наполнить чаны водой. Потом его заставили рубить дрова.
Пока он занимался дровами, кто-то из старших придумывал очередное задание. Словом, он стал слугой у слуг.
Поначалу он всех забавлял.
— Веселого нрава парень! Что ни скажи, никогда не обидится.
Особенно он понравился молодым бугаем, которые играли с ним, как дети с новой игрушкой, и порой делали ему небольшие подарки. Вскоре начались и первые попреки.
— Вечно всем перечит.
— Он стелется перед хозяином.
— Эльф держит нас всех за дураков.
Молодые бугаи, как правило, вздорны и вспыльчивы, поэтому их жалобы на Кагона, случалось, доходили до его господина.
— Посмотрим, что будет, — неизменно отвечал Има.
Молодых самураев сердило то, что жена и дети Имы тоже любили эльфа. Кагон решил, что ему завидуют, потому что он, в отличие ото всех, работал по-настоящему.

В тесном мирке слуг с их мелкими обидами и склоками Кагон научился еще проницательней видеть характеры орков. Живя в усадьбе Рабрака, он разобрался в силе и слабости больших кланов, обосновавшихся вдоль приморского тракта. Ему нравилось служить здесь. Кагон стал лучше понимать обстановку в расе, в которую недосуг вникнуть во время скитаний. Обычному работнику, пекущемуся лишь о сытости желудка, нет дела до остального мира, но Кагон пытливо всматривался в жизнь.
Гонцы из Пасума прибывали так же часто, как и посланцы из соседних провинций Миди и Кадм. Кагон постепенно вник в очередность и смысл их посещений и пришел к выводу, что Бондак Има, вождь Юниса, хочет захватить власть над всем краем. Судя по всему, до достижения желанной цели было далеко, однако он уже преуспел в проникновении в Духовную столицу орков Светото под видом того, что печется об интересах Духовного Шамана. В действительности Бондак мечтал править от его имени.
На востоке, в Вадар, располагался могущественный род Ходзё; на севере, в Кадм, — Сила; а дорогу к столице преграждал клан Джуваг в Миди. Первой задачей Ёсимото было овладение Миди. Джуваг Ки, вождь Миди, покорился Бондаку, признав себя его вассалом. Сын Джувага, ненадолго пережил отца, а внук Иэясу жил заложником в Пасуме.
Бондак назначил одного из своих приближенных комендантом крепости Окадзаки и поручил ему управлять Миди и собирать подати. Приверженцев Джувага едва ли не силой заставили служить Кровавым, а все доходы и воинское снаряжение провинции, за исключением самого необходимого, повелели отправлять в крепость Бондака в Юнисе. Кагону будущее Миди казалось мрачным. Странствуя бродячим торговцем, он понял, что люди в Миди упрямы и горды, чтобы навсегда смириться с притеснением.
С особым интересом Кагон наблюдал за кланом Фантом в Ванге, ведь там он родился и там жила его мать. Из дома Рабрака родная провинция казалась ему маленькой и нищей, особенно в сравнении с процветающими владениями клана Кроваве. Родная Реканаму была нищей деревней, жалким был и дом Кагона. Что станет в будущем с Ванге? Он надеялся, что когда-нибудь на этой скудной почве взойдет что-нибудь достойное. Кагона раздражали изысканные манеры знати и вежливость простолюдинов Рабрака. И те и другие по-обезьяньи подражали столичным манерам, что казалось ему опасным.
В последнее время гонцы особенно зачастили к его хозяину. Кагон понял, что обсуждается заключение союза между Юнисом, Кадм и Сагами. Опорой его должен стать клан Кровавые, который и навязывал этот союз своим сторонникам. Прежде чем войти в столицу во главе большой армии, Бондаку Име необходимо заручиться поддержкой Ходзё и Силы. Бондак с этой целью решил выдать свою дочь за старшего сына Такэды Сила, а одну из дочерей Такэды отправить невесткой в дом Ходзё. Тонкая и дальновидная политика Бондака превратила клан Кровавые в силу, с которой приходилось считаться всему Восточному побережью. Отсвет могущества ложился и на приверженцев Бондака. Рабрак Има был не четой ближайшим сподвижникам Бондака, но он был куда богаче самураев из Рахиша, Югона и Окадзаки, в домах которых Кагон побывал в прежние времена. Усадьба Робрака всегда была полна гостей, и даже слуги ни в чем не нуждались.
— Эльф! — Тирох вышел в сад в поисках Кагона.
— Я здесь.
Тирох поднял голову. Кагон сидел на крыше.
— Ты что там делаешь?
— Чиню крышу.
— В такую жару, — удивился Тирох. — Зачем?
— Погода сейчас прекрасная, но скоро зарядят дожди. А в Трио Дождя звать кровельщиков поздно, вот я и заменяю поврежденную черепицу.
— Вот потому тебя здесь и не любят! Все отдыхают в тени.
— Если бы я работал там, где они спят, я потревожил бы их покой. А здесь я никому не мешаю.
— Врешь! Готов побиться об заклад, что ты забрался на крышу, чтобы разведать окрестности.
— Господин Тирох, вы всегда меня в чем-то подозреваете. Не позаботишься заранее, так беда врасплох застанет.
— Умник нашелся! Господин рассердился бы, услышав твои наставления. Немедленно слезай!
— Слушаюсь. У вас поручение для меня?
— Вечером прибудут гости.
— Опять?
— Что значит «опять»?
— А кто приедет?
— Огр, который путешествует по территории орков, изучая воинские искусства.
— И сколько народу с ним?
Кагон спустился на землю. Тирох развернул свиток:
— Тебе незачем знать точное количество спутников огра, но их будет уйма
— Уйма!
— Этот огр посвятил себя овладению воинским искусством. У него огромная поклажа, множество громмамонтов, так что убери комнаты для работников, мы его слуг там поселим. Управься до вечера, пока гости не приехали.
— Слушаюсь, господин. А долго ли они здесь пробудут?
— Месяцев шесть. — Тирох устало смахнул пот со лба.
***
Вечером огр Сёхаку и его свита подъехали к главным воротам. Путники осадили громмамонтов и стряхнули пыль с одежд. Старшие и младшие члены клана высыпали наружу, вежливо приветствуя гостей. Хозяева произносили длинные речи, на которые столь же учтиво и пространно отвечал Сёхаку, огр лет тридцати. Церемония приветствий закончилась, и слуги занялись громмамонтами и поклажей, а гости во главе с Сёхаку вошли в дом.
Кагону понравилась встреча, проведенная в соответствии с правилами этикета. Ее торжественность свидетельствовала о почете, которым окружены воины, что, несомненно, связано с их серьезной ролью в судьбах страны. В последнее время выражения Тропа Орка, Искусство Топора, Искусство Говорящего-с-Духами были у всех на устах. Имена знаменитых Мастеров ратных дела упоминались в каждой беседе. Их странствия по Миру почитались более, чем паломничества известных сильнейших шаманов. Местера путешествовал в сопровождении семидесяти существ, включая лелюдей. Разъезжали они с великой пышностью.
Численность свиты огра не удивила Кагона. Юноша предчувствовал, что его теперь загоняют со всевозможными поручениями. Через несколько дней многочисленные гости начали обращаться с Кагоном как с собственным слугой.
— Эй, эльф! Постирай мне белье!
— Эльф князя Имы! Сбегай к лекарю, купи притираний!
Летние ночи были коротки, и у Кагона почти не оставалось времени на сон, и однажды в полдень он едва не уснул под сенью березы. Он стоял, обхватив дерево руками, низко свесив голову. По пересохшей земле ползла цепочка муравьев.
В это время с поля для верховой езды возвращались двое молодых бугаев, недолюбливавших Кагона.
— Смотри, эльф!
— Заснул на ходу!
— Второго такого бездельника не найти! Как он сумел стать любимчиком у господина и госпожи? Застань они его сейчас, им бы не понравилась его лень.
— Давай его разбудим и проучим.
— Как?
— Он единственный из слуг, кто ни разу не упражнялся в военном деле, верно?
— Его все не любят, поэтому он боится, что ему крепко достанется на занятиях.
— Упражнения в военном деле — святая обязанность каждого, кто живет в доме воина. Служба не за страх, а за совесть — таков неписаный закон в Тропе Орка.
— Я все это знаю, ты это лучше эльфу растолкуй.
— Разбудим его и отведем на поле для верховой езды.
— Вот смеху будет!
Один из них коснулся плеча Кагона кончиком копья:
— Эй, проснись!
Глаза Кагона оставались закрытыми.
— Проснись, тебе говорят!
Молодой бугай копьем подцепил ноги Кагона, и он мгновенно проснулся.
— Ты что? — удивился юноша вставая с земли.
— А ты? Спишь среди бела дня у всех на виду.
— Кто это спит?
— Ты, конечно. Или скажешь, что не спал?
— Ну, может, нечаянно задремал.
— Ах ты, ленивый бездельник! Говорят, ты никогда не упражнялся в военном деле.
— Я не гожусь для военной службы.
— Почему ты так решил? Ты простой слуга, но по правилам Тропы военным делом должны заниматься все. С сегодняшнего дня мы возьмемся за тебя.
— Нет уж, увольте от ваших забот.
— Отказываешься подчиняться бугайским правилам?
— Нет, но…
— Хватит болтать, пошли!
Молодые бугаи силой поволокли Кагона за амбары с щея. Они вознамерились преподать ему хороший урок, чтобы впредь он не смел нарушать законы.

На поле приезжие мастера боевых искусств и воины Рабрака упражнялись в полную силу, несмотря на зной.
Один из бугаев, приволокших Кагона, сильным ударом в спину вытолкнул его вперед:
— Бери деревянный меч или копье — и в бой!
Кагон подался вперед, едва устояв на ногах, но потешного оружия в руки не взял.
— Чего ты ждешь?
Один из воинов сильно ткнул его в грудь копьем:
— Мы собираемся поучить тебя, так что бери оружие!
Юноша, закусив губу, еще раз качнулся на ногах, но сражаться по-прежнему не намеревался.
Двое воинов Сёхаку, в ответ на вызов людей Рабрака мерились силой на боевых копьях. Сам огр Сёхаку насаживал на копье тяжелые мешки с камнями и подбрасывал их в воздух, демонстрируя богатырскую силу.
— С такой силищей да сноровкой он и врага, как песчинку, подбросит. Могучий воин! — произнес кто-то из зрителей.
— Вы ошибаетесь, — возразил Мастер, — если думаете, что мастерство заключается в силе. Если вкладывать в этот прием только силу, древко сломается, а руки быстро устанут. — Сёхаку отложил копье и продолжил: — Между мечом и копьем, по сути, нет разницы. Секрет всех боевых искусств заключается в особой энергии «манна», исходящей вот из этого места, пониже пупка. Это сила без силы. Необходимо обладать духовной мощью, чтобы направлять поток «манны» и избавиться от потребности в физической силе.
Слушатели с благоговением внимали рассказу. Внезапно откуда-то сзади раздался шум.
— Ах ты, упрямый эльф! — Молодой бугай ударил Кагона тупой стороной копья.
Юноша отчаянно завопил. Удар, пришедшийся по бедру, был нестерпимым. Лицо Кагона исказилось от боли, он согнулся пополам, растирая ушибленное место.
Орки, слушавшие Мастера, обступили Кагона.
— Скотина ленивая! — кричал бугай, избивавший Кагона. — Притворяется, что не годен к военным занятиям.
Со всех сторон на Кагона посыпались упреки, насмешки и оскорбления.
— Будет вам, — сказал незаметно подошедший Сёхаку. — Он ведет себя как сосунок, хотя вступил в тот возраст, когда надо уметь постоять за себя. Не дело жить в доме у воина и пренебрегать военной подготовкой. Я сам поговорю с ним. Юноша, — обратился он к Кагону.
— Да, Мастер. — Кагон взглянул Сёхаку прямо в глаза. С одного взгляда он понял, что Сёхаку — огр, с которым можно говорить свободно.
— Похоже, ты не хочешь заниматься воинским делом, хотя состоишь на службе у воина. Верно?
— Нет. — Кагон покачал головой.
— Почему ты не хочешь принять любезное приглашение молодых бугаев и поупражняться с ними?
— Если постигать искусство владения топором и мечом, потребуется вся жизнь стать подлинным Мастером.
— Ты должен стремиться к этому.
— Дело не в том, что мне не нравятся меч и копье. Раз уж мне суждено прожить одну жизнь, то, наверно, можно ограничиться постижением лишь внутренней сути боевого искусства. Я мечтаю изучить многое другое.
— Что именно?
— Шаманизм и науку.
— Какую науку?
— О том, как устроен наш Мир.
— А что ты хочешь совершить?
Кагон улыбнулся:
— Не хотелось бы говорить.
— Почему?
— Я мечтаю о таких деяниях, разговор о которых сейчас покажется глупым бахвальством. Вы поднимете меня на смех, едва я раскрою рот.
Сёхаку пристально смотрел на Кагона, размышляя о незаурядном поведении юноши:
— Мне кажется, я отчасти понял тебя, но ты заблуждаешься относительно военного дела. Оно — не грубая сила и простое умение, как ты считаешь.
— А что же?
— Орк, овладев одним искусством, овладевает всеми искусствами. Военное искусство — вовсе не тупая сила и простая сноровка, а определенное состояние духа. Если в совершенстве развить дух, то сумеешь постигнуть все, включая науку и искусство правления, науку постижения мира и законы, по которым надлежит вершить суд над орками.
— По-моему, ваши молодцы почитают высшим искусством умение бить и дырявить копьем своих противников. Простому воину или рядовому бугаю больше и не надо, но настоящему полководцу, который…
— Ну-ка, заткнись! — заорал один из бугаев и ударил Кагона по щеке.
— Ай! — юноша стиснул лицо ладонями, словно ему сломали челюсть.
— Подобные оскорбления нельзя оставлять без ответа, иначе этот наглец совершенно забудется. Пожалуйста, господин Сёхаку, отойдите, мы сами с ним разберемся.
Слова Кагона озлобили всех воинов.
— Он оскорбил нас!
— Издевательство над правилами!
— Надо как следует проучить выскочку!
— Прикончить на месте! Господин не упрекнет нас!
Воины готовы были привести угрозу в исполнение — оттащить Кагона в кусты и снести ему голову. Сёхаку с трудом отбил юношу, чтобы не допустить смертоубийства.

В тот же вечер Тирох пришел в комнату, где жили слуги, и негромко окликнул Кагона, который в одиночестве сидел в углу с таким видом, словно у него разболелись зубы.
— Да, слушаю вас!
Лицо у него распухло.
— Больно?
— Не очень, — соврал Кагон, прижимая к лицу мокрую тряпку.
— Господин хочет поговорить с тобой. Пройди с черного хода, чтобы тебя не заметили.
— Вот как? Господин? Он, верно, узнал о том, что произошло днем.
— Твои бесстыдные речи довели до его сведения. Он только что повидался с Мастером, так что наверняка знает обо всем. Он сам назначит тебе наказание.
— Вы уверены?
— В доме Рабрака как и в Тропе Орка существует правило, обязывающее слуг и работников заниматься военным делом. Теперь господину придется особо поддерживать уважение к этому правилу. Можешь считать, что ты пропал.
— Тогда я убегу отсюда. Не хочу умереть из-за такой ерунды.
— Не говори глупости! — Тихор цепко схватил Кагона за запястье. — Если ты сбежишь, мне придется совершить самоубийство, опять же по закону Тропы. Мне приказано немедленно доставить тебя.
— Значит, я не могу даже сбежать? — простодушно спросил Кагон.
— Слишком много ты болтаешь. Подумай, прежде чем рот разинуть. Услышав, что ты наговорил сегодня, и я назову тебя хвастливой обезьяной.

Тихор велел Кагону идти вперед, а сам двинулся следом, держа руку на рукояти топора. В густеющих сумерках порхали мотыльки. Свет из библиотеки падал на веранду, пол которой еще не просох от мытья.
— Я привел эльфа! — Тихор опустился на колени.
Има вышел на веранду:
— Ну и где он?
Услышав над головой голос господина, Кагон поклонился так низко, что уткнулся лбом в мох.
— Эльф!
— Слушаю, мой господин!
— До меня дошло известие, что в Ванге делают новый вид брони. Его называют Титановой Кожей. Поезжай туда и купи ее! Ты ведь родом оттуда, так что, по-моему, тебе это не составит труда.
— Мой господин!
— Отправишься сегодня!
— Куда?
— Туда, где ты сможешь раздобыть Кожу.
Има, достав из шкатулки немного денег, завернул их и протянул Кагону. Тот, не веря своим глазам, смотрел то на деньги, то на хозяина. На глазах у него навернулись слезы, они покатились по щекам и закапали на руки.
— Ты должен незамедлительно уйти, но назад можешь не торопиться. Ищи хорошенько, даже если несколько лет потребуется. Доставь мне самую лучшую броню. Выпусти его из задних ворот и проследи, чтобы все было спокойно. Он должен уйти до рассвета, — обратился Има к Тихору.
Невероятный поворот событий! Кагон почувствовал, что дрожит. Он только что ждал казни, а сейчас… он дрожал от благодарности за сочувствие, проявленное Имой.
— Благодарю вас, мой господин.
Има не выдал своих намерений, но Кагон прекрасно понял хозяина.
«Его не любят за его острый ум, — думал Има. — Неудивительно, что Кагон вызывает злобу и ревность».
— За что, собственно, ты благодаришь меня? — произнес он с горькой улыбкой.
— За то, что вы меня отпускаете.
— Верно, но, эльф…
— Да, мой господин?
— Ты никогда не добьешься успеха, если не научишься скрывать свой ум.
— Знаю.
— Почему тогда не сумел сдержаться сегодня на поле? Зачем восстановил всех против себя?
— По глупости. Я потом даже поколотил себя.
— Хватит наставлений. Ты очень умен, и я хочу помочь тебе. Орки, которые на тебя злились или завидовали тебе, обвиняли тебя в кражах. Стоило запропаститься булавке или пузырьку с пилюлями, недоброжелатели говорили, что это дело рук эльфа. Пересудам не было конца, ты возбуждаешь в орках злобу. Не забывай об этом!
— Да, мой господин.
— Я мог бы сегодня и не защищать тебя. На этот раз обвинения справедливы, но Мастер Сёхаку заранее рассказал мне о случившемся, поэтому сделаем вид, будто я, ничего не зная, отправил тебя с важным поручением. Понял?
— Нет слов выразить мою признательность, господин. — Кагон кланялся Име, не сводя с него взгляда.
Этой же ночью он покинул дом Рабрака.
Бросив на усадьбу последний взгляд, он поклялся, что никогда не забудет великодушия Имы.
Потрясенный добротой бывшего господина, Кагон раздумывал, как воздать должное Рабраку. Лишь тот, кто вечно подвергается издевательствам и побоям, способен оценить орскую доброту.
Когда-нибудь… да, в будущем… Каждый раз, переживая удивление или ужас, Кагон повторял эти слова, как паломник молитву.

Он вновь отправился в странствия, как бродячий пес, не зная, куда и зачем. Тэною широко разлилась, и, оказавшись вдали от орского жилья, Кагон едва не расплакался от одиночества и страха перед неведомой судьбой. Но природа — ни звездное небо, ни глубокая река — не послала ему никакого знамения.

Этот гибридный жанр не получил широкого распространения в мировой литературе, но он тем не менее представляет вершину художественно-эстетической трактовки мира и человека. Романом он называется потому, что там присутствует воля личности, существует персонаж, который олицетворяет собой вершину человеческого духа. С другой стороны, эпопея – это разновидность эпоса, в котором прямо выражены коллективные, национально-исторические и государственные идеи времени. В том жанре, который называется романом-эпопеей, присутствует «равенство» сил, воздействующих на происходящий процесс.

С некоторой долей условности к роману-эпопее надо отнести дилогию Гомера «Илиада» и «Одиссея», так как одни из центральных персонажей этой дилогии – Одиссей – в своих мыслях и поведении воплощает названные выше исторические идеи. В сцене спора Одиссея с отрицательным персонажем Терситом он как подлинный романический герой вызывает симпатию толпы и вместе с тем предстает как эпопейная фигура, которая говорит и действует, не подлаживаясь к интересам этой толпы, а естественно, в полном соответствии с реальными потребностями масс.

По этим качествам к гомеровским творениям примыкает главный русский роман 19 века «Война и мир» Л.Толстого. В этом романе одна из главных исторических фигур, решающих судьбы русской истории, полководец Кутузов, одерживает победу над захватчиком потому, что он получает поддержку всего народа, всей нации, что отвечает опять-таки историческим интересам российского государства. Есть здесь и симптоматичная деталь, когда Кутузову прямо выражает симпатию и восхищение одни из представителей так называемых простолюдинов, что окончательно и воодушевляет мудрого полководца.

В 20 веке две книги имеют большое сходство с романом-эпопеей. Это роман М.Горького «Жизнь Клима Самгина», где судьбы людей сопряжены с колоссальным историческим потоком, который несет их, определяя их общие и индивидуальные судьбы. По обширности историко-социального материала и психологической глубине характеров, определяющих содержание событий столетия, по тому, как в духе эпопеи (имея в виду конечную победу общенационального и исторического) художественное полотно М.Шолохова «Тихий Дон» может быть вполне отнесено к жанру романа-эпопеи. Частными разновидностями такого жанра можно считать трилогию А.Толстого «Хождение по мукам» и его же исторический роман «Петр Первый».

ГЛУПЫЙ ВОЖДЬ, ИЛИ ШАГ НА ТРОПУ ОРКА

— Прошу прощения! — Голос прозвучал дважды.
Огримак, получивший сегодня выходной, отсыпался в помещении для отдыха воинов. Он глянул наружу и огляделся по сторонам:
— Кто там?
— Это я! — Голос доносился из-за живой изгороди, где усики вьюнка обвивали листья и колючки молодого дуба.
С веранды Огримак мог разглядеть только то, что кто-то стоит по ту сторону изгороди. Он вышел на веранду:
— Кто это? Если у тебя дело, так ступай через главные ворота.
— Они заперты.
Огримак вгляделся попристальней и радостно воскликнул:
— Эльф! Сын Самса, точно?
— Да.
— Почему ты не назвал своего имени? Скулишь, как раненый человек.
— Главные ворота заперты, а когда я подошел сюда, то увидел, что ты спишь. Ты заворочался, и я решил еще раз окликнуть тебя.
— Нечего было церемониться. Жена, наверно, заперла ворота. Она пошла в лавку. Сейчас отопру.
Кагон помыл ноги и вошел в дом, и Огримак пристально уставился на него:
— Где ты пропадал? Мы встретились с тобой на дороге два года назад. Никто не знает, жив ли ты. Твоя мать исстрадалась. Ты дал ей знать о себе?
— Нет еще.
— А дома был?
— Заглянул ненадолго, прежде чем сюда направиться.
— И не показался матери на глаза, а?
— Я вообще-то украдкой пробрался домой прошлой ночью. Мать и сестра спали. Я только взглянул на них и поспешил сюда.
— Чудной ты все же! Это ведь твой родной дом! Почему не сообщил близким, что жив и здоров? Как они бы обрадовались!
— Я очень хотел повидать их, но, уходя из дома, я поклялся, что не вернусь, пока не добьюсь чего-то в жизни. Ничего путного из меня не вышло, и я не хочу попадаться на глаза отчиму.
Огримак оглядел Кагона с головы до ног. Белая хлопковая одежда на нем почернела от пыли, дождя и росы. Грязные волосы и темные от загара впалые щеки дополняли картину крайней нужды и изнурения.
— А чем зарабатываешь на жизнь?
— Продаю иголки.
— Ни у кого не служишь?
— Служил у нескольких бугаев, не самых высокородных, но…
— Ну, понятно. Тебе, по обыкновению, все быстро надоело. А сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Уродился дурачком, так ничего не попишешь, только не переигрывай, изображая простака. Всему есть предел. У дураков и терпение дурацкое, они все вынесут, но ты не таков, да и проделки у тебя иного свойства. Нечего удивляться, что мать горюет, а отчим сердится. Эльф! Чем же ты намерен заняться в этой жизни?
Огримак бранил Кагона за легкомыслие, но в душе жалел юношу. Он был близким другом покойного Самса и хорошо знал, как жестоко относится Келобар к пасынку и к падчерице. Огримак молился, чтобы Кагон совсем не пропал, оскорбив память несчастного отца.
Вскоре вернулась жена Огримака. Она заступилась за Кагона:
— Он — сын Блодро, а не твой. Зачем ты его ругаешь? Время попусту теряешь. Мне жаль мальчика. — Она достала арбуз, охлажденный в колодце, и угостила Кагона. — Ему только семнадцать. Совсем несмышленыш! Вспомни себя в этом возрасте. Тебе уже за сорок, а ты по-прежнему пеший воин. Не самый подходящий пример для подражания.
— Уймись, — обиделся Огримак. — Я не хочу, чтобы молодые орки прожили, как я, вот я и учу их уму-разуму. После церемонии совершеннолетия они только на словах считаются взрослыми, но в семнадцать пора быть настоящим мужчиной. Вот, к примеру, наш господин, вождь Робрак Ова, да простит он мою неучтивость. Сколько ему лет, по-вашему?
Огримак начал рассказывать о вожде, но быстро сменил тему разговора, боясь, видимо, поругаться с женой.
— Ах да! Завтра утром мы отправимся на охоту с вождем. На обратном пути переправимся через реку Ианис — кто верхом, кто вплавь. Так что приготовь шнур к доспехам.
Кагон, до сих пор сидевший с поникшей головой, посмотрел на воина:
— Прости меня, мой господин.
— Что за церемонии в моем доме?
— Вождь Ова занят только плаванием да охотой?
— Да простят меня духи, но он на редкость никчемный орк.
— И злобного нрава?
— Да, хотя порой бывает учтивым.
— По всему материку о нем идет дурная молва.
— Вот как? Полагаю, врагам не за что любить нашего господина. Они боятся его.
— Простите, что побеспокоил в выходной день, — сказал Кагон, внезапно поднявшись на ноги.
— Куда это ты заторопился? Переночуй у нас! Или я тебя обидел?
— Нет.
— Не стану задерживать тебя, если такая срочность. Почему бы тебе не зайти к матери?
— Обязательно. Прямиком отправлюсь в Реканаму.
— Вот и хорошо.
Огримак проводил Кагона до ворот и посмотрел, куда тот направился. Сердцем он чувствовал что-то неладное.
***
Кагон не пошел в Реканаму. Где же он нашел ночлег? Возможно, улегся у дороги или под деревьями возле храма. Деньги, полученные от Рабрак Имы, он прошлой ночью подсунул матери и сестре. Летние ночи коротки, и он недолго ждал рассвета.
С утра пораньше он вышел из деревни Касуг и двинулся по направлению к Мибадзе. Шел он медленно, перекусывая на ходу. У него было в запасе несколько щеявых колобков, завернутых в листья лопуха. Что он будет есть потом, не имея денег?
Вообще-то еду можно раздобыть повсюду. Не зря она считается даром, ниспосланным нам Богами. Кагон, во всяком случае, верил в это. Благословение небесное нисходит на животных и птиц, а орку предопределено зарабатывать пропитание в поте лица. Кто не работает, тот не ест. Орк, живущий ради насыщения желудка, существует понапрасну. Работай — и дары Богов придут сами собой. Словом, Кагон ставил труд выше еды.
Решив поступить на службу, Кагон останавливался перед первым попавшимся домом и предлагал свои услуги плотникам или каменщикам. Видя, как орк или гоблин тянет тяжелую тележку, он непременно подталкивал ее. Видя невыметенную дорожку, он спрашивал метлу и подметал. Он принимался за работу, когда его и не просили о помощи. Работал он добросовестно, поэтому ему всегда предлагали еду или давали мелочь. Такая жизнь не тяготила его, потому что он сам избрал ее. Он работал чистосердечно на пользу оркам и верил, что духи вознаградят его.
В это утро он проходил в Касуге мимо кузницы, где засветло принялись за работу. Жена кузнеца хлопотала с малыми детьми. Кагон убрал в кузнице, выгнал двух коров на выпас и наполнил ведра водой, за что был вознагражден завтраком и колобками на обед.
«День будет жарким», — подумал Кагон, взглянув на утреннее небо. Еда подкрепила еще на один день его существо, хрупкое, как росинка. Мысли его были далеки от мирских забот. В такую погоду вождь Ова непременно отправится на реку, и Огримак сказал, что будет там.
Вдалеке показалась река Сёнаи. Кагон поднялся с росистой травы и пошел к берегу, любуясь красотою утренних вод.
С начала Трио Тепла и до конца Трои Дождя вождь Ова упорно тренировался в форсировании реки. «Интересно, где он занимается? Надо было спросить у Огримака», — подумал Кагон. Камни на берегу высохли под жарким солнцем. Его лучи озаряли траву, кусты, и лохмотья на Кагоне. «Подожду здесь», — решил юноша, усевшись на землю около кустарника. Воджь Ова… Вождь Робрак Ова … Какой он орк? Недавно во сне и сейчас наяву имя Овы сверлило мозг Кагона, неизвестно что суля ему.
Кагон хотелось встретиться с вождем, поэтому он и пришел на берег с утра пораньше. Ова являлся законным наследником Робрака Всето, но было неясно, долго ли он усидит на престоле вождя со своим буйным нравом. Молва гласила, что он глупый и очень вспыльчивый.
Долгие годы Кагон верил этим слухам, сожалея, что его родимый край не только беден, но и попал во власть к недостойному правителю. Понаблюдав жизнь в других провинциях, он начал думать иначе. Нельзя судить о орках поверхностно. И войны выигрываются не на полях сражений. У каждого края свой уклад и свои обычаи, под которыми таились неведомые стороннему глубины. Беззащитная на первый взгляд провинция могла обладать потаенной мощью. А внешне процветающие края, например Тефиз и Юнис, давным-давно прогнили изнутри.
Владения Овы и Джувага казались маленькими и бедными в окружении больших и могущественных провинций. Оба этих края обладали внутренней силой, которой недоставало их влиятельным соседям, иначе они бы не уцелели.
Если Ова действительно так глуп, как о нем рассказывали, то как ему удается удерживать крепость Яног? Ове всего девятнадцать, отец его умер три года назад. И за это время юный жестокий, неумный военачальник не только удержал доставшееся по наследству, но и прибрал к рукам всю провинцию. Как это ему удалось? Кое-кто утверждал, что дело не в Ове, а в его многоопытных приверженцах, попечению которых несчастный отец поручил судьбу безумного сына. Их звали Ритэр Кацунк, Орбан Шрам, Имаг Ном и Найто Скэц. Четыре столпа поддерживали могущество клана Фантом, а юный вождь представал в молве марионеткой. Пока живы верные слуги, порядок в доме обеспечен, но стоит обрушиться хотя бы одной колонне, и клан неизбежно падет. С особым нетерпением выжидали этот момент Батог Кула из Тефиза и Бондак Има из Юниса. Их отношение к Ове не было ни для кого секретом.
Услышав боевой клич, Кагон взглянул в ту сторону, откуда он доносился. Вдалеке над берегом реки клубилась желтая пыль. Кагон встал и прислушался. «Похоже, что-то затевается», — взволнованно подумал он. Битва, что ли? Юноша сломя голову помчался по траве и вскоре увидел, что происходит. Отряд Овы, который он ждал с утра, прибыв на место, начал боевые учения.
Вождь и предводители кланов иносказательно величали эти учения «уроком плавания». Пренебрежение боевой подготовкой равносильно самоубийству.
Сидя в высокой траве, Кагон невольно вздохнул. На другом берегу разбили лагерь между крутым прибрежьем и пологой равниной. Знамена с изображением родового герба Робрака трепетали на ветру между шатрами для отдыха. Там и тут мелькали воины, но самого Овы не было видно. И на этом берегу, впрочем, разбили точно такой же лагерь. Громмамонты рычали и топтались на месте, а от возбужденных голосов воинов вода в реке зарябила. В воде неожиданно оказался громмамонт без всадника. Он нервно бил рогом по воде, пока не выбрался на отмель чуть ниже по течению.
«Это называется у них „уроком“, — изумленно подумал Кагон.
Молва, шедшая по всей расе, была по большей части ошибочной. Ову называли слабоумным и жестоким, но никто не имел доказательств того и другого. Орки видели только, что Ова почти полгода каждый день отправляется на «плавание». Теперь Кагон понял, что дело не в забавах или купанье изнеженного вождя. На реке происходили настоящие боевые учения.
Сначала бугаи в обычной одежде скакали небольшими группами. По сигналу барабанов они разбились на два отряда и въехали в реку. Следом в воду устремились и пешие воины. Вода вскипела, и в белой пене началась подлинная битва: бугаи бились с бугаими, пешие воины — с пешими. Тренировочные копья и дротики тучей взметнулись в воздух. Копьеносцы в основном кололи остриями. Дротики, не попавшие в цель, падали в воду, поднимая брызги. Восемь военачальников в одеждах, цвета которых означали принадлежность к тому или иному лагерю, участвовали в сражении с копьями наперевес.
— Скайд, я здесь! — воскликнул молодой бугай на громмамонте, врезавшийся в гущу противника.
На нем были латы, а в руке он держал роскошный ярко-красный топор. Он вплотную подъехал к сидящему на коне Скайду Атакжу, командиру лучников и копьеносцев, и без предупреждения ударил его в бок копьем.
— Ах ты, негодяй! — закричал от боли Скайд. Ухватившись за копье, он преодолел напор бугая и ударил его в грудь. Молодой соперник был хрупкого сложения. Покраснев от натуги, он одной рукой ухватился за копье Скайд, а другой занес драгоценный топор над головой противника. Скайд со всей силы толкнул копье, и молодой бугай свалился с громмамонта в реку.
— Ова! — невольно воскликнул Кагон.
Дозволительно ли вассалам позволять такое отношение к своему господину? Не был ли вассал сейчас более жестоким, чем вождь, снискавший нелестную молву?
Так думал Кагон, хотя со своего места он не мог утверждать, что поверженным был Ова. Захваченный зрелищем, Кагон привстал на цыпочки. Потешный бой на реке продолжался. Если с лошади упал Ова, то его соратники должны поспешить на помощь, но никто не обратил внимания на исход скоротечного поединка.
Вскоре один из воинов вскарабкался на противоположный берег. Это был тот самый бугай, которого вышибли из седла. Издали он походил на Ову. Отряхиваясь, как мокрая крыса, он топал ногой и орал:
— Никто со мной не совладает!
— Вон командир восточного войска! Окружите его и возьмите живым! — приказал Скайд соратникам.
Поднимая тучи брызг, пешие воины устремились к Ове. Учебным копьем он свалил одного из противников ударом по шлему, затем бросился с копьем на следующего врага.
— Не подпускай их к себе!
Несколько соратников поспешили на выручку своему вождю.
— Подайте мне лук! — скомандовал Ова с высокого берега.
Двое оруженосцев выбежали из шатра с луками в руках.
— Не дайте им пересечь реку!
Отдавая приказ, Ова прицелился, выстрелил из лука и вновь натянул тетиву. Стрелы были так же учебными, без боевых наконечников, но, попадая в голову с малого расстояния, стрела валила «врага» с ног. Ова стрелял с необыкновенной скоростью. Трудно было поверить, что он стреляет в одиночку. У него дважды рвалась тетива, ему приходилось брать другой лук, но смена оружия отрывала его от стрельбы лишь на мгновение. Воины рядом с командиром сражались самоотверженно, но выше по течению реки оборону восточного войска прорвали. Западное войско, овладев противоположным берегом, с победными кличами окружило шатры Овы.
— Мы проиграли!
Вождь отшвырнул лук и разразился хохотом. Повернувшись к торжествующим победителям, он с улыбкой внимал их победной песне.
Скайд побежал навстречу Ове.
— Вождь, вы не поранились?
— Со мной ничего не может произойти в воде.
В душе Ова чувствовал себя униженным.
— Завтра верх возьму я, — сказал он Скайду. — Готовься, тебе придется нелегко, — он приподнял бровь.
— Мой вождь, когда мы вернемся в крепость, не позволите ли вы мне объяснить просчеты в ваших сегодняшних действиях?
Робрак его уже не слышал. Скинув доспехи, он нырнул в воду, чтобы освежиться.
***
Правильные черты лица, изящная фигура Овы свидетельствовали о красоте его предков. Ова поражал всех ярким блеском немигающих глаз. Зная это, он обычно маскировал этот свет искорками беззаботного смеха, а его собеседник чувствовал себя одураченным. Двенадцать братьев и семь сестер Овы отличались такими же утонченными манерами и благородной внешностью, которые передавались из поколения в поколение истинных вождей.
— Тебе это может досаждать, но денно и нощно, как молитву, ты не должен забывать о своем происхождении. Клан Фантом основал сильный шаман. В далеком прошлом один из твоих предков принадлежал к роду Тайра, восходящему к самому Духовному Шаману. В твоих жилах течет Духовная кровь.
Ова постоянно выслушивал это наставление от Ритэра Кацунка, одного из четырех мудрецов, на попечение которым оставил его отец. Ритэр был воистину преданным соратником, но нагонял тоску и скуку на Ову.
— Ну, ясно. Я понял, — бормотал обычно в ответ юный вождь и отворачивался от старика.
Старец, не обращая внимания на недовольство, причитал:
— Вспомни о своем достославном отце. Защищая Ванг, он утром бился на северной границе, а вечером отражал вторжение с востока. Можно было по пальцам одной руки пересчитать дни, когда ему удавалось снять доспехи и побыть дома с детьми. Несмотря на непрерывные войны, он оставался верным слугой Духовного Шамана и однажды послал меня в столицу, чтобы укрепить стену вокруг Духовного дворца. Он к тому же послал ко двору четыреста тысяч дзин. И нашел время для возведения большого храма. Таков был твой отец! А среди твоих предков…
— Хватит! Я много раз слышал твои рассказы!
Когда Ова сердился, его изящные уши багровели. Он с самого детства впадал в гнев, выслушивая эти истории, и Ритэр прекрасно знал это. Он понимал, что в споре с Овой лучше взывать к чувствам, а не к здравому смыслу. Когда его подопечный готов был выйти из себя, Ритэр менял тему разговора:
— А не подышать ли нам воздухом?
— Может, верхом покататься?
— Если хочешь.
— Ты, старик, тоже поедешь.
Верховая езда была излюбленным занятием Овы. Площадки для верховой езды были тесными для него. Он уезжал на три-четыре километра от крепости, а потом во весь опор мчался обратно.
В тринадцать лет Ова впервые принял участие в битве, а в пятнадцать лишился отца. С годами он стал держаться все более вызывающе. В день похорон отца он оделся самым неподобающим образом.
Все изумленно смотрели на него, не веря собственным глазам. Ова подошел к алтарю, взял горсть благовоний и развеял их над телом отца. Затем, к всеобщему изумлению, вернулся к себе в крепость.
— Позор! Неужели это наследник!
— Безумец!
— До чего мы дожили!
Таковы были первые впечатления тех, кто привык к сиюминутным выводам. Люди, склонные к размышлениям, проливали горькие слезы, оплакивая судьбу клана Фантом.
— У Рондка, младшего брата Овы, превосходные манеры, и он достойно вел себя на похоронах, — заметил один из приближенных покойного вождя.
Он, как и многие, жалел о том, что наследником стал не Рондк, а Ова. Шаман, сидевший в дальнем конце комнаты, спокойно возразил:
— Нет-нет… Ова — человек с большим будущим. Он внушает ужас.
Эти слова потом передали старшим членам клана, но никто не воспринял их всерьез.
Незадолго до смерти сорокашестилетний Всето, следуя доброму совету Ритэра, настоял на помолвке старшего сына с дочерью Батог Кулы из Тефиза. Долгие годы Тефих и Фантом враждовали, так что предстоящий брак имел политическое значение. Подобных союзов было много на охваченной раздорами территории орков.
Кула охотно воспользовался предложением, хотя ему пришлось отдать любимую дочь наследнику клана Фантом, которого все — от ближайших соседей до самой столицы — считали слабоумным. Кула не смутило это, потому что он давно с завистью поглядывал на Ванг.
Глупость, жестокость и безобразия Овы день ото дня становились все очевидней. Такое поведение соответствовало его тайным намерениям. В 1353 году Ове исполнилось девятнадцать.
Стремясь поскорее повидаться с будущим зятем, Батог Кула назначил первую встречу в храме в Дноте, на границе между их провинциями. В городе обитала шаманская секта Икко. Храм находился неподалеку от деревни в семьсот метрах.
Во главе внушительного отряда Ова выехал из крепости Югона, пересек реки и прибыл в Днот. Пятьсот орков из его воинства были вооружены большими луками или арбалетами, еще четыреста были с красными пиками под три метра длиной. Процессию замыкали триста пеших воинов. Путь они проделали в глубоком молчании. Ова ехал в середине войска, в окружении громмамонтовой свиты. Они подготовились к любым неожиданностям.
Стояла серидина Трио Тепла. Ячменные колосья наливались нежной желтизной. Легкий ветерок с океана освежал воинов. Из-за заборов свешивались ветви деревьев. Дома в Дноте были ладными, у многих имелись свои щеявые амбары.
— Вот они!
Кула выставил дозор из двух бугаев низкого ранга на краю деревни. В аллее шелковичных деревьев, тянущейся через деревню, мирно щебетали ласточки. Дозорный опустился на колени перед маленькой хижиной и произнес:
— Процессия уже показалась. Скоро прибудут.
Темные, закопченные стены хижины с земляным полом скрывали мужчин в богатых одеждах с дорогими мечами.
— Хорошо. Вы, двое, спрячьтесь в кустарнике за шатром, — приказал вождь Кула своим приближенным.
Сам он стоял у стены, внимательно наблюдая за происходящим.
О Ове рассказывали немало историй. «Каков же он в жизни? — думал Кула. — Что он за человек?» Ему хотелось посмотреть на будущего зятя до торжественной встречи. Предусмотрительность никогда не изменяла Куле, вот почему и сейчас он скрывался в придорожной хижине.
— Мой господин! Орки из Ванга прибыли.
Кула со вздохом посмотрел через окошко на дорогу. Его приближенные сгрудились у входа, приникнув к щелкам в деревянной двери. Наступила мертвая тишина.
Затихли и птицы на деревьях. Шорох крыльев, когда они внезапно срывались с насиженной ветки, нарушал настороженное молчание. Все отчетливее слышалась мерная поступь пеших воинов. Стрелки с отполированным до блеска оружием шагали по десятку в ряд, отрядами по сорок человек. Пики копьеносцев показались людям из Тефиза лесом красных деревьев. Кула с затаенном дыханием вглядывался в лица воинов, запоминая при этом способ их построения. Вскоре послышался громкий топот и громкие голоса. Кула завороженно смотрел на текущий мимо поток воинов.
Громмамонт всадника в центре группы выделялась благородством породы, рог ее пламенел на солнце. В инкрустированном перламутром седле гордо восседал Ова, сжимая в руке красные поводья, перевитые белой нитью. Он весело перекликался со своими спутниками.
— Что это? — вырвалось у Кулы.
Ова выглядел ослепительно. Кула слышал о том, что глава клана Фантом одевается с чрезмерной роскошью, но вид Овы изумил его.
Робрак ловко сидел на породистом транспорте. Узел волос на затылке перевязан бледно-зеленой лентой. Одежда играла буйством красок. И большой топор, и малый меч были увиты жгутами освященной соломы. На поясе висели мешочек с трутом, фляга из тыквы-горлянки, склянка с целебным снадобьем, артефакт, деревянная фигурка громмамонта и несколько драгоценных камней. Поверх одежды из златотканой парчи была накидка из Клешнелаповой и Крюкороговой шкур.
— Скайд, мы приехали? Это Днот? — спросил Ова.
Он говорил так громко, что Кула отчетливо слышал каждое его слово.
Скайд, возглавлявший свиту, подскакал к вождю:
— Да, это Днот, и нужный храм вон там. Нам надо предстать перед будущем тестем в лучшем виде.
— Храм принадлежит секте Икко, верно? Г-м-м… Здесь очень тихо. Похоже, никто не воюет в этих краях.
Ова посмотрел поверх деревьев, возможно разыскивая в синем небе своих соколов. Топор и меч у него на поясе тихо постукивали друг о друга.
Приверженцы Кулы едва удерживались от смеха.
— Это вся процессия? — спросил Кула.
— Вся.
— Вы его внимательно разглядели?
— Насколько возможно с такого расстояния.
— Его внешность не противоречит тем слухам, которые до нас доходили. Лицом он хорош и фигурой ладен, но тут у него явно чего-то не хватает! — Кула постучал себя пальцем по лбу.
Несколько соратников Батога вбежали в хижину через черный ход.
— Пожалуйста, поторопитесь, господин! Не беда, если насторожится Ова, но беда, если неладное почувствуют его приверженцы. Вам следовало бы первым прибыть в храм.
Они вышли из хижины и поспешили по неприметной тропе к храму. В ту минуту, когда первые всадники из Ванга подъехали к главным воротам, Кула и его спутники проскользнули на территорию храма через боковую калитку. Быстро переодевшись, они подошли изнутри к главным воротам, где уже собралось множество народу. Встреча должна была состояться в храмовом парке, поэтому все люди Тефиз стояли у ворот. Храм с огромным залом и просторными помещениями для гостей опустел, и по его анфиладам гулял ветер.
Один из главных советников Кула, спросил у своего господина, когда тот собирается выйти к гостям.
— Я к ним вообще не выйду, — покачал головой вождь.
Высокомерие было у него в крови. Ова всего лишь его будущий зять.
Дело заключалось, однако, в другом. Ова, как и Кула, был и вождем, и правителем провинции, поэтому его приверженцам казалось, что на встрече должен быть соблюден одинаково высокий уровень сторон. Кула обладал преимуществом как тесть Овы, но не лучше ли при первой встрече руководствоваться не родственными узами, а положением обоих князей? Размышляя так, Советник решился повторить свой вопрос. Кула упрямо утверждал, что можно обойтись без его выхода.
— В таком случае мне выйти к нему без свиты?
— Нет, не нужно. Достаточно будет приветствий огра Хотта.
— Как вам угодно.
— Ты будешь наблюдать за встречей. Проследи, чтобы семьсот орков в коридоре, ведущем в зал, выстроились как подобает.
— Они, верно, уже там.
— Держи опытных воинов наготове и прикажи им хорошенько прочистить глотку, когда мой зять пойдет мимо них. Построй лучников и стрелков в саду. Всем остальным прикажи держаться высокомерно.
— Все ясно. Едва ли нам представится лучшая возможность, чтобы продемонстрировать могущество Тефиза и сокрушить гордыню вашего зятя. Мы готовы.
— Так называемый зять еще глупее, чем я предполагал. Съедят все, что ни подадим, на этикет можно внимания не обращать. Я подожду пока здесь. — Кула с трудом сдерживал зевоту и явно намеревался прилечь.
Советник направился в коридор осмотреть стражу, затем, подозвав подчиненного, шепнул ему что-то на ухо.
***
Ова поднимался по ступеням главного входа, где собралось не менее сотни приверженцев Батога — от старейшин рода до молодых, еще не посвященных в бугаи. Они простерлись ниц, приветствуя важного гостя.
Ова внезапно прервал неторопливое восхождение по ступеням.
— Где бы мне передохнуть? — Голос его звучал непринужденно, почти нагло.
По толпе пробежал недоуменный шепот.
— Разумеется, господин!
Опущенные в пыль лица мгновенно оторвались от земли. Хотт прополз вперед и простерся у ног вождя из Ванга:
— Извольте сюда! Пожалуйста, отдохните, мой господин!
Встав на ноги, но продолжая непрерывно кланяться, он показал Ове дверь справа от основного входа и повел его по восходящему вверх коридору.
Ова осмотрелся по сторонам.
— Недурно устроились, — произнес он. — Хороший храм! Одуванчики в полном цвету. Чудесный аромат!
Не обращая ни на кого внимания, он вошел в комнату, за ним проследовали оруженосцы. Отдохнув около часа, он выглянул из-за ширмы:
— Эй, кто-нибудь! Показывайте дорогу. Полагаю, тесть хочет со мной побеседовать. Верно? Где вождь Тефиза?
Ова изменил прическу и вплел в волосы другую ленту. Сбросив накидку из шкур, он переоделся в белое кимоно, на котором золотом был вышит фамильный герб клана Фантом. Поверх он надел безрукавную накидку с изображением березы на пурпурном фоне. Меч он заткнул за пояс, а топор нес в руке. Он походил на изящного юного придворного.
Орки Тефиза не узнали преобразившегося вождя. Приверженцы Овы, привыкшие к его роскошно-вычурным одеждам, тоже поразились. Ова в одиночестве решительно зашагал по коридору. Он шел, глядя по сторонам, и громогласно восклицал:
— К чему эскорт! Хочу поговорить с тестем с глазу на глаз!
Хотт призвал на помощь советника. Встав по обе стороны входа в главный зал, они поспешно представились вождю.
— Я старший советник вождя Батог Кула.
— Я также старший советник, огр Хотт. Вы совершили утомительное путешествие, и я счастлив, что оно обошлось благополучно. Можно лишь пожалеть о скоротечности нашей встречи.
Пока советники расточали любезности, Ова быстро прошел мимо них и вступил из коридора в зал с отполированным до зеркального блеска полом. В зале вдоль стен стояло множество народу. Ова словно не заметил собравшихся.
— Здесь недурно! — воскликнул он.
На доблестных воинов он смотрел как на придорожную траву.
Подойдя к входу в покои, в которых расположился Кула, он обернулся к спутникам:
— Здесь?
— Да, мой господин, — ответил Хотт, запыхавшийся от беготни следом за гостем.
Ова, важно кивнув, бесцеремонно прошел в указанную комнату. Войдя в нее, он непринужденно уселся в углу, откинувшись спиной к колонне, и уставился вверх, якобы любуясь росписью на потолке. Глаза его были холодны, а лицо непроницаемо. Он отличался изяществом, которое нечасто встретишь даже при дворе Духовного Шамана. Орк, залюбовавшийся им, упустил бы из виду дерзость его взгляда. Из другого угла комнаты послышался легкий шорох, словно кто-то лежавший поднимался на ноги. Из глубокой тени появился Кула. Он прошел на середину комнаты и величаво сел, всем своим видом демонстрируя превосходство.
Ова притворился, будто не заметил этого. Он с равнодушным видом обмахивался веером. Кул отвел глаза. Не существовало определенного этикета, предписывающего, как должно тестю говорить с зятем, поэтому он предпочел не нарушать молчание. Атмосфера в комнате накалялась. Кула нервно подергивал бровью. Хотт, не выдержавший напряжения, приблизился к Ове и простерся перед ним на татами.
— Господин, позвольте представить — вождь Батог Кула. Не соизволите ли, мой господин, обратиться к нему с приветствием?
— Вот как? — произнес Ова, выпрямившись. — Я — Робрак Ова. Рад встретиться с вами, — он слегка поклонился.
Настала очередь Куле выказывать уважение.
— Я давно ждал этой встречи. Счастлив, что настал день, когда мое желание сбылось.
— Мое сердце преисполнено радости и гордости. Мой тесть в преклонном возрасте, но пребывает, по-моему, в добром здравии.
— Что значит — преклонный возраст? Мне недавно исполнилось шестьдесят, и я не чувствую себя стариком. А ты рядом со мной — цыпленок, едва вылупившийся из скорлупы. Ха-ха-ха! В шестьдесят начинается лучшая мужская пора!
— Счастлив, что у меня есть тесть, на которого можно положиться.
— В любом случае сегодня знаменательный день. Надеюсь, при нашей следующей встрече ты порадуешь меня внуком.
— С превеликим удовольствием.
— Мой зять — человек прямодушный. Тангэ!
— Да, мой господин! – к вождю подбежал советник.
— Настал час трапезы. — Произнося эти слова, Кула одновременно отдал взглядом и другое распоряжение.
— Понятно.
Тангэ не был уверен, что правильно истолковал приказ во взоре повелителя, но понял, что настроение его переменилось к лучшему. Тангэ решил, что старик попытается очаровать зятя, и приказал заменить простые блюда на более изысканные.
Кула одобрил старания Тангэ. Он даже вздохнул с облегчением. Тесть и зять обменялись тостами, и застольная беседа приняла неофициальный характер.
— Ах да, вспомнил! — внезапно вырвалось у Овы. — Вождь Батог, мой дорогой тесть, на пути сюда я встретил чрезвычайно потешного орка.
— Вот как! И кто же он?
— Уморительный старичок вроде вас, даже лицом на вас похожий. Он подглядывал за тем, как мы ехали сюда, спрятавшись у окна в жалкой хижине. У меня сегодня первая встреча с вами, но когда я увидел вас… Не стану скрывать — вы точная копия того человека. Правда забавно? — Весело расхохотавшись, Ова прикрыл рот кулаком.
Кула сидел с таким видом, словно проглотил горькую пилюлю. Холодный пот прошиб Хотта и Тангэ. Трапеза закончилась, и Ова поднялся со своего места:
— Я злоупотребляю вашим гостеприимством. Пора! Нам надо успеть переправиться хоть бы через одну реку и встать на привал до заката. Позвольте откланяться.
— Неужели вы нас покидаете? — Кула тоже поднялся с места. — Жаль отпускать вас, но я вас провожу.
Ему тоже надо было вернуться в крепость до заката.
Лес из пик взметнулся ввысь и двинулся на восток; закатное солнце светило воинам в спину. По сравнению с воинством Овы копьеносцы Тефиза казались карликами, и они явно уступали в боевом духе.
— Зачем я дожил до этого дня! Настанет время, и моим детям придется вымаливать жизнь у этого ненормального. Такова судьба! — сетовал Кула, покачиваясь в паланкине.
***
В чистом поле ударили барабаны и гулко запели раковины. Некоторые воины Овы купались в Сёнаи, другие упражнялись в верховой езде и метали копья. Услышав сигнал раковины, все мгновенно выстроились перед шатром, ожидая, пока их предводитель усядется на громмамонта.
— Пора возвращаться в крепость.
Ова плавал в реке больше часа, понежился на солнышке, потом вновь бросился в реку, резвясь, как водяной. Наконец он сказал, что пора в обратный путь, и тут же направился к шатру. Скинув белую набедренную повязку, в которой купался в реке, он вытерся и облачился в охотничий костюм и легкие доспехи.
— Громма! — нетерпеливо бросил Ова.
Его приказы исполнялись мгновенно и беспрекословно, но порой ставили в тупик приверженцев. Случалось, они ошибочно истолковывали смысл его очередного приказа и попадали впросак из-за непредсказуемости молодого вождя. Положение спасал Скайд Атакж. Когда невнятные речи Овы приводили его воинов в замешательство, Скайд произносил одно слово, и ряды пеших и конных выстраивались, как колосья на рисовом поле.
Ова был явно в хорошем настроении. Он развернул войско и двинулся в сторону крепости Югон. Ова, как всегда, находился в середине процессии. Сегодняшние учения длились около четырех часов. Нещадно палило солнце. Взмыленные громмамонты и потные пешие воины выступили в поход. Зеленые кузнечики с пронзительным стрекотом прятались в придорожной траве. Зеленные лица воинов заливал пот, Ова вытирал лоб рукавом. Он передохнул и вернулся в привычное состояние вспыльчивости.
— А это что за пугало бежит?
Ничего не ускользало от взора вождя. Несколько пеших воинов, заметивших Кагона раньше предводителя, кинулись к нему по высокой, по плечи, траве. Кагон просидел в зарослях весь день в надежде встретиться с молодым вождем. Он следил за тем, что происходило утром на реке. Его заметили и прогнали дозорные, поэтому он, решив подстеречь Ову на обратном пути в крепость, притаился в высокой придорожной траве.
«Сейчас или никогда», — думал Кагон. Он словно не чувствовал себя, сосредоточившись на князе Ванга. Кагон надрывно закричал, сам не понимая вылетавших из его глотки слов. Он знал, что рискует собственной жизнью. Кагону могли снести голову топором, прежде чем он успел бы приблизиться к своему кумиру, но он не испытывал страха. Или он сделает шаг к великой цели, или расстанется с жизнью.
Вскочив на ноги, он увидел Ову и с закрытыми глазами бросился навстречу ему:
— Умоляю! Пожалуйста, возьмите меня к себе на службу! Я мечтаю служить вам и отдать за вас жизнь!
Кагон хотел произнести эти слова, но когда стражи преградили ему дорогу скрещенными пиками, от волнения голос его сорвался, и речь превратилась в бессмысленный лепет.
Он выглядел ничтожнее самого последнего оборванца. Грязные волосы были в пыли и колючках. Пот и грязь размазались по лицу коричневато-серыми пятнами. Живыми на этом лице оставались только глаза, но и они не разглядели скрещенные пики. Один из воинов зацепил Кагона за ноги древком копья, но юноша все же прорвался на расстояние в десять шагов от того места, где восседал на громмамонте вождь.
— Прошу вас, мой господин! — закричал Кагон, ухватившись за сбрую.
— Ну и свинья! — грозно произнес Ова.
Воин, стоявший за спиной у Кагона, сгреб его за ворот и швырнул наземь. Он было занес над ним топор, но внезапно Ова воскликнул:
— Не трогай!
Настойчивая мольба жалкого заморыша заинтересовала вождя. Он, возможно, почувствовал и отчаянную надежду, горевшую в душе странного создания.
— Говори!
Кагон мгновенно забыл о боли, причиненной стражем.
— Мой отец служил у вашего отца пешим воином. Его звали Крандо Самс. Я его сын, Кагон. После смерти отца я жил с матерью в Реканаму. Я хотел поступить к вам на службу и долго искал орка, который за меня поручился бы, но понял, что мне суждено обратиться прямо к вам. Ради этого я рискую собственной жизнью. Меня можно убить прямо на месте. Я без колебаний отдам жизнь за вас, служа вам. Соизвольте распорядиться моей жизнью. Сбудется наша мечта — отца, покоящегося под листьями и травой, и сына, рожденного в этой провинции.
Он говорил быстро и сбивчиво, как в бреду, но его бесхитростная откровенность тронула Ову. Сильнее слов об искренности Кагона свидетельствовала одержимость его поведения и речей.
Ова усмехнулся.
— Забавный парень, — сказал он одному из приближенных и обратился к Кагону: — Значит, ты хочешь служить мне?
— Да, мой господин.
— А что ты умеешь делать?
— Ничего, мой господин.
— Ничего не умеешь и просишься ко мне на службу.
— У меня нет ничего, кроме желания умереть за вас.
Ова пристально вглядывался в юношу.
— Ты несколько раз назвал меня своим господином, хотя тебе не дано право быть моим подданным. Почему ты называешь меня так?
— Родившись в Ванге, я всегда считал, что если я поступлю на службу, то моим господином непременно окажетесь вы. Наверно, поэтому я и называю вас «мой господин».
Ова одобрительно кивнул.
— Забавный, — сказал он, обращаясь к Скайду.
— Действительно. — Скайд выдавил из себя улыбку.
— Хорошо, беру тебя. С сегодняшнего дня ты у меня на службе.
Кагон не сдержал слез радости. Многие из свиты Овы удивились такому решению, но подумали, что их господин, по обыкновению, поддался капризу. Кагон, ликуя, ворвался в ряды воинов, но его встретили хмурые взгляды.
— Не сюда! Ступай в самый конец войска и держись за хвост громмамонта, груженной поклажей.
— Да, да, конечно!
Переживая неземное блаженство, Кагон послушно побежал в последние ряды колонны.
Войско приближалось к Югоне, и дорога перед ним пустела, словно ее выметали громадной метлой. Мужчины и женщины падали ниц и на обочине, и на пороге собственного дома.
Ова не утруждал себя приличиями даже при народе. Он одновременно шумно прочищал глотку, беседовал с подчиненными и смеялся. Мог, есть дыню в седле, выплевывая семечки на дорогу.
Кагон впервые шагал не по обочине, а по середине этой дороги. Не спуская глаз со своего нового повелителя, он думал: «Вот она, дорога! Значит, я ступил на мою единственную Тропу».
Перед ними выросла крепость Югона. Вода во рву была болотного цвета. Миновав мост, процессия проследовала через площадь и скрылась за воротами крепости. Кагону много раз доведется ходить по этому мосту и входить в крепостные ворота, но сегодня он впервые приблизился к замку.
***
Наступило Трио Дождя.
Поглядывая на жнецов в поле, невысокий бугай быстрым шагом шел по направлению к Реканаму. Дойдя до дома Келобара, он остановился и громко закричал:
— Мам!
— Неужели! Это же Кагон!
Блодро родила еще одного ребенка. Сидя посреди разложенных на просушку красных пеленок, она баюкала дитя на руках, подставляя его бледное тельце последним лучам еще жаркого солнца. Увидев, как изменился ее старший сын, Блодро разволновалась. Радовалась она или горевала? Губы у нее задрожали, а на глазах выступили слезы.
— Это я, матушка! Как ты поживаешь?
Одним прыжком Кагон оказался на соломенной циновке рядом с матерью. Та обняла его так же ласково, как баюкала младенца. От нее исходил запах материнского молока.
— Что случилось? — спросила она.
— У меня выходной. Сегодня я в первый раз покинул крепость с тех пор, как там очутился.
— Какое счастье! Твой внезапный приход испугал меня. Подумала, что у тебя новые неприятности.
Она облегченно вздохнула и улыбнулась. Теперь Блодро внимательно оглядела повзрослевшего сына. Она рассматривала его чистую шелковую одежду, прическу, два топора за поясом. К удивлению Кагона, мать разрыдалась.
— Матушка, надо радоваться! Я ведь состою на службе вождя Робрака. Порой мне приходится выполнять черную работу, но я правда зачислен на бугайскую службу.
— Ты давно мечтал о ней. Ты немалого добился в жизни. — Блодро закрыла лицо руками.
Кагон обнял мать:
— Я специально переоделся в чистое и причесался, чтобы вас порадовать. Но дело не в этом! Я докажу тебе, на что способен, и сделаю тебя счастливой. Мама, ты проживеш долго-долго!
— Когда я услышала о том, что случилось в Трио Тепла… Я уже и не чаяла с тобой свидеться!
— Огримак тебе рассказал?
— Да, зашел к нам и сказал, что ты подкараулил вождя, и он взял работником к себе в крепость. Я едва не умерла от счастья.
— Если такой пустяк так обрадовал тебя, то представляете, как счастливы ты будете потом? Мне разрешили теперь носить родовую фамилию.
— И какую ты взял?
— Хис, детское имя отца. Изменили и мое собственное имя. Теперь меня зовут Каго.
— Каго Хис.
— Да. Красиво, правда? Тебе придется пожить в бедности еще какое-то время в этом жалком доме, но наберись терпения! Ты — мать Каго Хиса!
— Впервые в жизни я такая счастливая! — повторила Блодро, и слезы катились у нее из глаз.
Кагон радовался от всей души. Кто, кроме матери, заплачет от счастья, видя успех сына. Кагон подумал, что годы скитаний, голода и унижений не пропали даром, воспоминания о них делали нынешнюю встречу еще отраднее.
— А как поживает Ралого?
— Она в поле убирает урожай.
— Она здорова?
— Она такая же, как всегда, — ответила Блодро, вспомнив о безрадостной юности дочери.
— Расскажи ей, пожалуйста, что скоро ее невзгодам придет конец. Недалек тот день, когда у нее будет и узорчатый шелк, и накидка с золотым гербом, и все приданое для свадьбы. Ха-ха-ха! Ты, конечно, считаешь, что я, как всегда, мечтаю о невозможном?
— Ты скоро уходишь?
— Дисциплина в крепости строгая. Да, вот еще что, мама, — тихо сказал он. — Орки плетут небылицы о моем господине, но поверь, вождь Ова на людях и в крепости — два разных орка.
— Похоже на правду.
— Его положение незавидное. У него мало подлинных союзников. Многие его приверженцы и даже родственники настроены против него. Ему девятнадцать, и он совершенно одинок. Вы ошибаетесь, думая, что на свете нет горше страданий голодных крестьян. Поверьте мне, нужно еще немного потерпеть. Мы не должны сдаваться из-за наших слабостей. Мы оба — мой господин и я — на дороге к счастью.
— Пожалуйста, не торопи события. Как бы высоко ты ни поднялся в этой жизни, самую большую радость я чувствую сейчас.
— Побереги себя. Не надрывайся на работе.
— А ты не мог бы еще немного задержаться?
— Пора в крепость.
Он встал и молча положил немного денег на соломенную циновку, на которой сидела мать. Окинул взглядом маленький сад — хурму и хризантемы у ограды, — остановил взгляд на амбаре.
В этом году он больше не появлялся дома, но в канун Нового года в Реканаму заглянул Огримак. Он передал матери Кагона немного денег, лекарства и шелк на одежду.
— Он по-прежнему слуга, — рассказал Огримак. — Когда ему исполнится восемнадцать, он получит прибавку к жалованью, и собирается купить в городе дом, чтобы жить в нем вместе с вами. Он странный немного, но умеет нравиться оркам. Считай, он чудом избежал неминуемой смерти на реке Сёнаи. Видать, везучий, дьяволенок!
Новый год Ралого встречала в новом платье.
— Мне прислал его мой младший брат Каго, который служит в крепости!
Она рассказывала об этом всем и всюду. Ралого буквально через слово упоминала имя младшего брата.
Буйный нрав Овы время от времени сменялся приступами тоски и уныния. Многие считали, что вождь специально дает передышку своему норову.
— Приведите Громма! — заорал он однажды и помчался на поле для верховой езды.
Его отец Всето всю жизнь провоевал, и у него никогда не оставалось времени на отдых в своей крепости. По многу месяцев он воевал то на западе, то на востоке. По утрам он успевал отслужить поминальную службу по предкам, выслушать прошения вассалов, послушать лекцию о старинных трактатах. До вечера он упражнялся в военном деле и занимался делами провинции. Завершив повседневные дела, он изучал труды по воинскому искусству или держал совет с избранными приближенными. Порой он вспоминал о своем большом семействе. Стоило Ове занять место отца, и привычный распорядок рухнул. Ему была отвратительна мысль о заранее определенном расписании. Ова был орком настроения, а его ум — переменчив, как вечерние облака. Он внезапно хватался за дело и так же бросал его. Казалось, и тело его, и душа противятся любым правилам.
Характер вождя обременял жизнь его чиновников и соратников. Сегодня он сначала посидел за книгой, потом смиренно проследовал в шаманский храм, чтобы помолиться предкам. Внезапное громогласное требование подать громмамонта прозвучало в тиши храма как гром среди ясного неба. Оруженосцы не сразу сообразили, откуда исходит странный приказ. Они вывели громмамонта из стойла и подвели к вождю. Ова промолчал, но на лице его было недовольство их нерасторопностью.
Белый громмамонт Громм был любимцем вождя. Он притерпелся к хозяйской жестокости и не замечал ударов плетки. Ова часто водил Громма под уздцы, жалуясь каждому на его медлительность. Иногда он велел силком поить громмамонта. Конюх с трудом разжимал Громму челюсти и вливал воду в глотку. Ова ухватывал громмамонта за язык, мучая его.
— Громм, у тебя странный язык, поэтому ты едва ноги переставляешь, — сказал вождь.
— Он немного простудился.
— Может, возраст сказывается?
— Он был здесь еще при старом вожде.
— Что ж! Громм не единственный, кто состарился и одряхлел в этой крепости. Со времен первого Духовного Шамана сменилось десять поколений, и мир закоснел в церемониях и обмане. Все вокруг старые и жалкие!
Ова разговаривал с самим собой, словно сетуя на судьбу. Он вскочил в седло и сделал первый круг по полю для верховой езды. Он был прирожденным наездником. Его учителем в этом искусстве был Скайд Атакж, но чаще всего князь ездил в одиночестве.
Внезапно Ову обогнал темный громмамонт, несшийся с бешеной скоростью. Отстав от него, Ова впал в ярость.
— Дзгор! — заорал он, устремляясь вдогонку.
Дзгор, отважный молодой орк лет двадцати четырех, старший сын Ритэра Кацунка, служил командиром стрелков. Его полное имя было Дзгордзамн, и у него было двое. Ова гневался. Его обошли, заставили дышать пылью из-под лап чужого громмамонта! Он хлестал Громма плеткой, тот рванулся вперед. Громм летел с такой скоростью, что лапы едва касались земли, а волосы наездника разметалась по ветру. Ова нагонял соперника.
— Поберегись, мой господин! Как бы не треснули копыта! — крикнул Дзгор.
— Сдаешься? — бросил в ответ Ова.
Разозлившись, Дзгор пришпорил своего громмамонта. Громмамонта Овы везде, даже среди врагов, называли «громмамонтом клана Фантом», Транспорт Дзгора уступал ему и статью и норовом, но он был моложе, а Дзгор превосходил вождя в верховой езде. Ова вырвался вперед, но потом расстояние между всадниками сократилось до двадцати метров, затем до десяти, и вскоре они поравнялись. Ова не хотел уступить сопернику, но у него перехватило дыхание. Дзгор обогнал его, обдав своего господина облаком пыли. Взбешенный Ова спрыгнул на землю.
— Крепкий громмамонт! — пробормотал он.
Ова не мог признать собственное поражение. Приближенные должны считать, что их господин добровольно отказался от состязания.
— Вряд ли он радуется тому, что его обогнал Дзгор, — заметил один из оруженосцев.
Они смущенно обступили вождя, предчувствуя бурю хозяйского гнева. Один из оруженосцев опустился на колени перед Овой и предложил ему черный кубок.
— Не угодно ли воды, мой господин?
Это был Каго, получивший повышение в должности. Он носил за вождем его обувь. Должность невысокая, но то обстоятельство, что Каго из простых слуг перевели в личную свиту вождя, свидетельствовало о небывалой благосклонности господина. За короткое время Каго изрядно продвинулся по службе. Он вкладывал душу в любое поручение.
Сейчас Ова не заметил и самого преданного слугу. Он не удостоил Каго ни взглядом, ни словом, но кубок взял и осушил его залпом.
— Позовите Дзгора! — приказал вождь.
Дзгор привязал громмамонта к дубу на краю поля. Весть о приказе Овы мгновенно донеслась до него.
— А я и сам собирался к нему, — сказал командир стрелков.
Он отер пот с лица, поправил одежду и прическу.
— Мой господин, я, к сожалению, проявил сегодня неучтивость, — собравшись с духом, произнес он.
Голос его прозвучал бесстрастно.
Ова, однако же, подобрел.
— Ловко ты меня сегодня обошел! Откуда у тебя этот громмамонт? Как его зовут? — миролюбиво отозвался князь.
Оруженосцы успокоились.
Дзгор, стоя на коленях, поднял глаза на Ову:
— Хорош, верно? Моя радость и гордость! Барышник с севера вел его в столицу, чтобы продать при дворе. Он заломил такую цену, что пришлось продать семейную реликвию — драгоценную ячменоварку, подаренный мне отцом. Ячменоварка носила имя Новак, поэтому и скакуна я назвал Новак.
— Он стоит любых денег. Громмамонт превосходный! Я заберу его у тебя.
— Но, мой господин!
— Назови цену!
— К сожалению, я не могу принять ваше предложение.
— Повтори, что ты сказал!
— Я вынужден отказаться.
— Почему? Ты купишь другого громмамонта.
— Хорошего громмамонта найти труднее, чем хорошего друга.
— Именно поэтому ты должен уступить его мне. Мне необходим быстрый и выносливый.
— Я вынужден отказать. Громмамонт дорог мне не только из гордости и тщеславия, а потому что на поле брани он позволит мне достойно послужить моему господину, а в этом и заключается смысл жизни бугая. Мой господин изволил приобрести громмамонта, но для бугая это не повод отказываться от такого сокровища.
Даже Ова смутился, столкнувшись со столь откровенным и весомым проявлением бугайской гордости. Чувств, однако, он скрыть не мог.
— Дзгор, ты решительно отказываешь в моей просьбе?
— Вынужден отказать, мой господин.
— По-моему, громмамонт не соответствует той скромной должности, которую ты занимаешь. Будь ты могущественным орком, как, например, твой отец, ты по праву владел бы Новаком. Ты слишком молод для такого скакуна.
— При всем глубочайшем уважении к вам не могу не возразить. Неужели этот громмамонт рожден для того, чтобы на нем разъезжали по окрестностям с дыней или хурмой в руках? Призвание Новака — принадлежать мне, воину.
Как ни сдерживался Дзгор, но он высказал все, что накопилось у него на душе. И эти хлесткие слова он произнес не в защиту любимого громмамонта, а от гнева, который вызывал в нем его господин.

Шаманы являются духовными лидерами своих племён и кланов. Они общаются с духами, видят будущее и ведут за собой народ даже в трудные времена. Многие ошибочно считают их мудрость и спокойствие проявлением пацифистской натуры. Но если им всё-таки бросить вызов, шаманы обладают большим спектром возможностей и способны дать врагам отпор.
В Мире, шаманы делятся на четыре группы – слабый шаман, средний шаман, сильный шаман и Духовный Шаман. Каждый из шаманов может обращаться к духам, используя свою внутреннюю энергию «манну», или использовать стихийные тотемы – Тотем Огня, Тотем Воды, Воздушный Тотем и Земляной Тотем.
В первом случаи тратя «манну» шаман наносит вред своему организму - у шаманов «манна» восстанавливается, но за счет сокращение длительности жизни. И дух, чей покой нарушил шаман, может присосаться к телу и съедать его духовную оболочку.
Используя тотем, шаман так же обращается к духам, но не через свою «манну» а через ту, которая была «влита» в тотем. Отсюда и меньшие затраты своей «манны», и духи не имеют права трогать шамана.
Следует заметить, что шаманы в армии орков появились только в Золотом Веке Орков (время правление Армаддако Каго). До этого они использовались для более мирных целей: лечили, охраняли, выполняли различные приказы, но в битвах почти не участвовали.
Обычно, шаман уступает в силах среднему магу, но это зависит от места их сражения. Так на материке Темнататусь (место жительства орков, гоблинов, огров, Орды Тьмы и недавно переселившихся Темных Эльфов), большое скопление всех видов духов и шаман чувствует себя в «своей тарелке». На острове Арена большое скопление Водных и Огненных духов, так шаманы использующие Тотем Огня и Воды – прекрасные борцы. На материке Мирандо – шаманов бояться только гномы, в Непонятных Горах огромное количество духов Земли и немногим меньшим - Воздуха.
Но в целом, шаманы, как я уже говорил, не являются сильными воинами использующих внутреннюю энергию «манну» и поэтому сражаются только под прикрытием бугаев, или нападают из засады на слабых противников.